Десять-пятнадцать лет назад автору этих строк приходилось читать в разных местах лекции об истории старчества, прежде всего об Оптинских старцах. Каждая лекция заканчивалась вопросами: "А есть ли сейчас живые старцы? Где они живут? Как туда добраться и повидать их?" Теперь уже такие вопросы никто не задает, благодаря СМИ имена наших старцев стали известны без преувеличения на весь мир, а в православном быту (если можно так выразиться) разговоры о старцах — самая любимая тема. Рассказывают о том, как ездили к старцу (в первую очередь речь идет, конечно, об  отце Николае Гурьянове), о том, что он им сказал, а чаще всего — что предсказал.  Слушая все эти разговоры, невольно задаешься вопросом: так ли уж спасительна эта "страсть по старцам"? Не заменяет ли это настойчивое стремление побыстрее разрешить все проблемы при помощи старца, внимательного и терпеливого ожидания проявления воли Божией в самых событиях жизни.
    Тут вспоминается рассказ преп. Варсонофия Оптинского. В годы своего послушничества он приступал с заранее подготовленным большим списком вопросов к своему духовному отцу старцу Анатолию (Зерцалову). А тот, не отвечая на эти вопросы, говорил: "Иди, иди пока". Рассказывая об   этом случае послушнику Николаю (будущему старцу Никону), преп. Варсонофий пояснял, что нужно учиться "пожданию", в духовной жизни нельзя торопиться — и тогда многие сложные вопросы сами разрешатся с течением времени.
    Большинство старцев вообще были против страсти к паломничествам, говорили, что волю Божию можно узнать из уст ребенка, если спрашивать с верою; и идти по жизни нужно средним "царским путем": исповедоваться у своего приходского священника, жить в совете с единомысленными братиями и по уставам Церкви.
    Предостерегали людей старцы от лишних вопросов еще и потому, что знали, что человек очень часто неправильно истолковывает слова духовных мужей, а попросту - придумывает то, что ему вовсе и не говорили. Иногда же, получая простые определенные ответы, все равно поступает по-своему.   Чаще всего при встрече со старцем действует духовный закон, о котором в одной   из бесед с братией своего монастыря сказал старец Софроний (Сахаров): “Если человек, который приходит к духовнику, постоянно колеблется, нигде не стоит, то духовник не может найти для него слова, которые бы устранили раз и навсегда какое бы то ни было колебание. Духовник говорит то,  что в данный момент может помочь человеку”. А ведь мы почти все такие — мы "ни в чем не стоим",      все время колеблемся ветрами своих страстей, настроений, помыслов и представлений.    И вот старец нам дает какой-то совет,   исходя из нашего сиюминутного состояния, а   мы потом начинаем его "тиражировать", предлагать всем и каждому как наилучший рецепт спасения "для всех времен и народов".
    Такое положение создается еще от того, что люди не знают, в чем исторически состояла суть старческого служения. Издревне это служение было таинством общения духа подвижника и приходящего к нему ученика, таинством, часто не выражаемом словами. Человек, прибегавший к старцу (в случае монастырских старцев, откуда и пошла вообще практика старческого окормления, — постоянно изо дня в день), открывал ему свои помыслы, просил об уврачевании души. Не практические вопросы решались со старцами (как это в большинстве случаев бывает в наши дни), а вопросы духовные. И исцеление души происходило рядом со старцем постепенно, и не потому, что он произносил постоянно какие-то поучения, а сокровенно молился и передавал силу духовную своему ученику.
    В наши дни появилось настоящее духовное искушение (или даже болезнь) - мода на паломничества к старцам. А результат: может быть и неосознанное пленение тщеславием. Болезнь эту прекрасно описал еще   в прошлом веке епископ Варнава (Беляев): “Стоит только побывать в каком-либо месте, где процветает старчество, в какой-либо пустыни, у какого-либо подвижника,  подобного Варнаве Гефсиманскому... стоит только оказаться в компании подобных странников, как можно уже наслушаться вокруг себя вдоволь разговоров на этот счет...  Придем на вокзал и, сидя в ожидании  поезда, следовательно, от нечего делать   (как будто у христианина бывает когда “нечего делать”!), услышим, как приехавшая издалека учительница изливает душу какому-то толстому купчику:
    - Знаете,  только я вошла к нему, - я уж вам рассказывала в гостинице о своей скорби    и о том, как решила переменить место, - а батюшка прямо мне: “Нет тебе моего благословения, нет благословения...”. - “Но как же, батюшка,- говорю я ему, - я ведь сон видела и молилась сильно,  а он...”.
    И далее начинается подробное изложение разговора, к которому и готовится надо со многими покаянными слезами, постом, страхом Божиим, А здесь первому попавшемуся человеку всю жизнь и искушения свои расскажут; бесовские сны в доказательство “святости” своей молитвы приведут... Но вот в другом углу слышишь: “Я вам, родной мой, это по тайне говорю,  вы уж,  прошу вас,  никому  не говорите,” - просит мужчина средних лет другого, по виду представляющему нечто среднее между “комильфо” - “приличным” светским молодым человеком - и новопоступившим, не привыкшим еще ни к скромной одежде, ни к обращению с другими людьми послушником какого-то строгого скита. Очевидно, этот юноша с напускным серьезным видом и напряженными манерами решил бросить мир и служить Богу.    Но страсть тщеславия не дает ему покоя и   все время подущает, чтобы он на “пользу” другим рассказал о своем “подвиге” в настоящее, “тяжелое, безверное время”, вслух.
    - Нет,  нет,  будьте покойны, - отвечает он своему собеседнику так, что вовсе не надо напрягать слух, чтобы услышать. - Я сам, знаете,  так думаю. Я ведь из реального училища,  отец у меня неверующий,  мать тоже     не очень... И вот попал в христианский кружок..., познакомился с Евангелием, стал размышлять и решил,  что общественная наша жизнь несостоятельна,  Даже церковная имеет много худых сторон. Ведь вы,  представьте себе,  у нас, в приходском совете... Ну, я и решил поступать в монастырь,  Церковь нуждается   в служителях. Тем более вот и старец мне сказал...”. (сели в поезд-Л.И.). И здесь все тоже одно и то же. Нет священного молчания христианского подвига, нет безмолвия не только души, но и языка. Нет даже желания, чтобы исполнились над человеком слова Самого Бога: “На кого возрю? Токмо на кроткого и молчаливого и трепещущего словес Моих” (Ис. 66,2). Но только одно пусто -  празднословие, не укрощаемое и не обуздываемое никаким страхом огня геенского   и ответственностью за свои грехи и нечистоту жизни, болтливость, осуждение всех и всего, даже церковных пастырей и порядков, горделивое сознание возможности оказать “услугу” Церкви и чуть ли не Самому Господу Богу, “сделать одолжение”; наконец, легкомысленное отношение к старческим советам и указаниям, проявляющееся хотя бы в том, что о них рассказывают другим (и где же? — в вагоне)”.
    Так легко реальная духовная польза, полученная при встрече со старцем, теряется, превращается в "слова", "в литературу".
    Один батюшка, иеромонах, сказал мне, что сталкивался с тем, что "страсть по старцам" рождается из-за дурного недоверия к священству. Это распространено особенно среди начитавшихся духовной литературы молодых людей. Они строят идеальные представления о духовной жизни и хотят чего-то "самого высокого", и приходской священник их перестает удовлетворять.  Таких молодых людей и мне приходилось встречать. Скитаются они из монастыря в монастырь, ищут чего-то особенного, "переносят на хвосте" слухи и сплетни с разных мест, сами того не замечая, что духовная жизнь давно уже заменилась чем-то внешним и, честно говоря, пустым.  Общаясь с таким человеком, ты уже не видишь, где же он сам, где его собственный, кровью, слезами и потом купленный опыт. Все его разговоры состоят из цитат живых и умерших старцев.  Вы скажете: а что же здесь плохого? А то, что все это называется хлестким русским словом "нахватанность". Человек нахватался множества знаний о духовной жизни, но может ли он все это переварить? Может ли все это стать его личным опытом? Или он, как сказано у апостола Павла, так    и будет "всю жизнь учиться, ничему не научившись". Так  и будет всю жизнь оставаться зубрилкой, не войдя душой и жизнью в суть предмета.
    Опять обратимся к беседам отца Софрония. Он призывал своих чад духовных к зрелости, взрослости, ответственности, предостерегал их от того, чтобы постоянно произносить слова типа: “меня так старец благословил” Человек должен уметь сам отвечать за свои слова и поступки. Когда вы спрашиваете духовника и он говорит вам какое-нибудь слово, и вы потом делаете по  слову духовника, никогда не говорите, что я сделал так,  потому что мне сказал духовник.
    Духовник для нас — как ангел-служитель спасения нашего. Мы обращаемся к нему, чтобы узнать волю Божию, и потом несем  всю ответственность только мы, а не духовник.… Не “меня благословили”, а я так делаю, и вся ответственность лежит на мне.
    Да, в прежние времена именно из старческого окормления родилось духовническое служение, а теперь старцев превратили   в оракулов, общественных деятелей. От  этого, увы, сейчас и происходит множество недоразумений. Поворот этот произошел в веке ХIХ, когда интеллигенция, вернувшаяся в Церковь, нашла оптинских и   других старцев и вынесла их имена и поучения "на  стогны мира". Вероятно, такова  была воля Божия.  Но результатом стало изменение представления о старческом служении, которое продолжает и сейчас развиваться, в сторону взгляда на старца как на того, кто может и должен участвовать в  жизни государства, решать глобальные мировые проблемы, обращаться с проповедью ко всему народу.  И от этого сейчас возникает немало недоразумений. Простые люди недоумевают: а почему у старцев разномыслие, почему, например, они не единодушными оказались в отношении к ИНН? Почему по-разному относятся к новому правительству и к разным другим вопросам?
    Простите меня, конечно, я не вправе высказываться по такому серьезному вопросу, но думается, нам надо пересмотреть свое отношение к старцам. Ведь мы не знаем примеров из истории Оптиной Пустыни, например, или других монашеских старческих центров, когда старца просили для газеты или для журнала (тогда, благо, не было теле- и аудиотехники) дать интервью, ответить на вопросы “на злобу дня” Если старцы и говорили о чем-то общезначимом для истории России или даже для человечества в целом, то это было сказано в письмах к конкретным лицам, не предназначенных к тому, чтобы их тотчас же публиковали. Прошло немало времени, письма эти уже после кончины старцев   были опубликованы, и теперь они служат  нам назиданием. А если бы их напечатали   при жизни старцев, наверняка бы, как это происходит сейчас, они стали бы яблоком раздора между различными силами в обществе. Если старцы и влияли на ход событий в прежние времена, то это всегда делалось не напрямую, а через духовных    чад — государственных чиновников, писателей, земских деятелей, помещиков.  Старцы давали конкретный совет конкретному лицу, а человек в меру способностей выполнял его; и часто деяния, совершенные по совету старца, были причиной серьезных событий. Таким образом, старец оставался     в тени и его имя не вовлекалось в политические, идеологические и прочие житейские дрязги.
    И пользы от такого образа действия при влиянии на общественную жизнь было гораздо больше, чем сейчас. А ныне старцев буквально заставляют высказываться публично, надеясь, что их слово успокоит брожение среди православных. Но люди, как известно, не успокаиваются, а даже начинают изобретать формулировки типа: “старец такой-то в прелести”. Недавняя история с ИНН, например, еще раз доказала нам: старческое служение не должно быть публичным. Не надо нашему брату журналисту мучать старцев, не надо заставлять “вещать” и вразумлять народ, как это делали ветхозаветные пророки.
    Еще одно болезненное проявление “страсти по старцам” мы наблюдаем в последние месяцы — после блаженной кончины старца Николая Залитского. Его именем пытаются “продвинуть” канонизацию Григория Распутина. И пугают народ: “Если    это не произойдет в ближайшие дни — анафема нам всем”. Мол, так именно старец  и сказал перед смертью. Эти люди опять-  таки восстают на традицию — канонизация   у нас совершалась всегда как результат глубокого народного почитания и после работы авторитетной церковной комиссии.
    Вывод из всего вышеизложенного  можно сделать один — “страсть по старцам”, как и всякая страсть, разрушительна, она ведет к разделениям, расколам, нестроениям. Поэтому будем любить, почитать старцев, смиряться и благоговеть перед ними, почитать их память, но более всего будем смиряться перед Господом, никем и ничем не будем заслонять Его святого лика. Будем бояться духовных подмен — самого главного искушения нашего времени.

Людмила ИЛЬЮНИНА